ИСТОРИЯ памятника ПЕТРУ ПЕРВОМУ
«Медный всадник» был первым установленным в России памятником. До XVIII века
памятников, даже и царям, не ставили. Аскетические установки русского
православия препятствовали утверждению плотского начала в искусстве. В XVII веке
лишь резьба по дереву в убранстве деревянных иконостасов и в декорировании
наружных стен храмов была уделом ваятелей. Даже аллегорические скульптурные
изображения, появившиеся в Летнем саду Петра I, вызывали у многих раздражение и
даже страх. Суеверным людям они представлялись воплощением дьявола. Запрещая
скульптурные изображения людей, православная церковь буквально соблюдала одну из
библейских заповедей: «не сотвори себе кумира, кроме Бога». Между тем, создание
европейской столицы без скульптурных монументов было немыслимо. Они были
неотъемлемой частью архитектурного облика городов Италии, Франции и Испании.
Петербург же по великолепию должен был превзойти их. Памятники предусматривались
на генеральных планах Санкт-Петербурга Доменико Трезини и Жана Леблона.
Петр не возражал против установления памятника самому себе еще при жизни. Он
любил Петрополь, сознавал свою роль как его основателя и хотел остаться в нем
навсегда. Поэтому и разрешил Карло Бартоломео Растрелли (отцу знаменитого
архитектора) снять с себя гипсовую маску, которая была использована при создании
«восковой персоны» и скульптурных портретов царя. Когда скульптор начал
создавать конную статую императора, Петр не раз заходил к нему в мастерскую,
следя за тем, как идет работа.
Растрелли-старший среди скульпторов начала XVIII века был непревзойденным в
выражении сильных чувств и страстей, которыми он наделял своих героев.
Скульптурные портреты его современников не только характеризуют его героев (А.
Д. Меншикова, Анну Иоанновну), но и эпоху, их породившую. Прообразом конной
статуи Петра Растрелли взял римскую статую Марка Аврелия (XI век н. э.). При
внешнем спокойствии фигуры императора в памятнике, созданном Растрелли,
ощущается неукротимый темперамент грозного повелителя, представленного в об-разе
римского триумфатора. Памятник соединил в себе удивительную остроту конкретного
наблюдения со способностью к глубокому обобщению.
Петр был доволен работой скульптора, но в бронзе монумент был отлит лишь в 40-е
годы, в царствование Елизаветы Петровны. Первоначально его хотели установить на
огромной, тогда еще не застроенной, площади Стрелки Васильевского острова, перед
зданием учрежденных Петром Коллегий. Но затем Елизавета распорядилась, чтобы Ф.
Б. Растрелли (сын скульптора) поставил монумент на Дворцовой площади, перед
возводящимся для Елизаветы Петровны Зимним дворцом. Желание августейшей
заказчицы совпадало с желанием архитектора - оба хотели увековечить память своих
отцов и тем самым собственные имена. (Елизавета устанавливает памятник Петру,
изваянный отцом архитектора, возводящего для нее дворец.) Елизавета умерла, не
дождавшись окончания строительства дворца, ее племянник Петр III процарствовал
всего полгода, а новая императрица Екатерина II, отстранив от дел архитектора Ф.
Б. Растрелли, забраковала статую скульптора К. Б. Растрелли, решив поставить
основателю города другой памятник и на другом месте. И лишь в конце XVIII века
первый бронзовый конный монумент Петра повелением Павла I обрел себе достойное
место на площади Коннетабль, на фоне величественных въездных ворот Михайловского
замка.
Новая императрица не сразу решила, кому поручить эту работу. Задуманное ею
сооружение должно было стать актом большого политического значения. Прославляя
своего великого предшественника, она хотела прославить и себя, как просвещенную
и благодетельную правительницу России. Еще до того, как был выбран скульптор,
появились подробные предложения - описания будущего памятника. Предлагали у
подножия пышного постамента поместить четыре Добродетели: Благоразумие,
Трудолюбие, Правосудие и Победу. Аллегорические Добродетели должны были попирать
ногами Пороки: Невежество и Суеверие, Леность и Скупость, Неправду и Обман,
Зависть и Несогласие. В других проектах пьедестал памятника украшали
символические предметы и эмблемы: орудия земледелия и ремесел, инструменты для
мореплавания, фортификации и артиллерии. Этот парад добродетелей должен был дать
исчерпывающую характеристику личности и деяний Петра. По обычаям того времени,
чем более значительной была личность героя, тем больше тщательно отобранных
аллегорических изваяний должно было толпиться у подножия статуи. Даже такой
тонкий и глубокий истолкователь искусства, корреспондент Екатерины II, друг и
советник Фальконе Дени Дидро предлагал включить в монумент Петра I
аллегорическое изображение «Любви народа» и «Варварства, побежденного Петром».
Наконец выбор был сделан. По совету Дидро, русский посол во Франции князь
Голицын предложил Этьену-Морису Фальконе взяться за сооружение памятника Петру.
Пятидесятилетний скульптор был широко известен в Западной Европе своими
скульптурами, а также трактатами по искусству. В них он зарекомендовал себя не
только знатоком искусства и его тонким толкователем, но и философом,
самостоятельным мыслителем. Если приверженцы классицизма канонизировали античные
образцы, отводя современным художникам роль добросовестных подражателей, то
Фальконе не боялся утверждать, что и у античных мастеров были свои ошибки и
неудачи, а многих своих современников ставил вровень и даже выше прославленных
образцов. Не менее критичен был он и по отношению к барокко, с его нарочитыми
эффектами и злоупотреблением мелочным украшательством. Задача художника, по его
мнению, - «увидеть и познать природу и выразить... прекрасное независимо от
какой бы то ни было моды».
Выбор оказался удачным, хотя до своего отъезда в Петербург известный
скульптор не создал ничего, что могло бы предвещать в нем будущего автора
«Медного всадника». В полной мере его талант проявился в России. Войдя в русскую
жизнь, сделав образы русского прошлого живыми образами своего собственного
искусства, он обрел почву для осуществления монументального произведения такой
значительности и силы, которое прославило его имя и помогло Петербургу обрести
зримый образ своего, гения.
Когда Фальконе получил заказ на создание памятника Петру I, он начал с того.
что отклонил все предложения и советы. Он отказался и от традиционного образа
монарха-победителя, восседающего на коне в облике римского цезаря, и от
аллегорического изображения добродетелей. пороков, событий, триумфов. Вот как
писал он Дидро о своем замысле: «Монумент мой будет прост. Там не будет ни
Варварства, ни Любви народов... Я ограничусь только статуей этого героя,
которого я не трактую ни как великого полководца, ни как победителя, хотя он,
конечно, был и тем и другим. Гораздо выше личность созидателя, законодателя,
благодетеля своей страны, и вот ее-то и надо показать людям.
Мой царь не держит никакого жезла: он простирает свою благодетельную десницу
над объезжаемою им страной. Он поднимается на верх скалы, служащей ему
пьедесталом, - это эмблема побежденных им трудностей. Итак, это отеческая рука,
это скачка на крутой скале - вот сюжет, данный мне Петром Великим...»
Фальконе считал, что художник, создающий монумент героя, должен видеть
изображаемое в крупном плане, а не по мелочам: «Речь идет не о победителе Карла
XII, а о России, о ее Преобразователе». Идея «Медного всадника» была найдена.
Еще предстояли долгие трудные годы по ее воплощению, но уже встал вопрос о
выборе места для памятника. Мы уже говорили о том, как важно, чтобы строители
города создавали его в согласии с природой местности, чтобы гений места не
покинул его. Не менее важная задача - правильный выбор места для памятника. Это
сейчас кажется, что на другом месте его невозможно представить, так удачно он
вписался в широкое пространство, обрамленное желто-белыми корпусами Сената и
Синода с одной стороны, Адмиралтейства - с другой, и замкнутое грандиозным
Исаакием. Но в то время еще не было ни захаровского Адмиралтейства, ни
перестроенного Росси здания Сената и Синода, а на месте нынешнего Исаакиевского
собора только начал подниматься собор, возводимый А. Ринальди.
Место было выбрано не сразу. Одни предлагали поставить памятник на площади
перед Зимним дворцом, другие - перед главным фасадом Адмиралтейства. Иные
считали, что лучше всего поместить его между боковым фасадом Адмиралтейства и
Зимним дворцом. Был и такой вариант: поставить монумент над водой на особо
подготовленном выступе, чтобы Петр возвышался над Невой и мог смотреть правым
глазом на Адмиралтейство и в сторону всей империи, а левым - на Васильевский
остров и завоеванную им Ингерманландию. Ответ Фальконе автору этого предложения
полон сарказма: «Вы говорите, что он должен смотреть вправо и влево, вперед и
назад. Я никак не могу представить, как может статуя сразу смотреть во все
стороны, не двигая при этом ни головой, ни глазами...»
И, наконец, решено было установить памятник между зданиями правительственных
учреждений, созданных Петром, - Сенатом и Адмиралтейством. Но не в центре
площади, а ближе к Неве. примерно на том месте, где прежде стояла вторая
Исаакиевская церковь, заложенная Петром. Таким образом, памятник выносился за
пределы дворцового ансамбля - на простор города, на площадь-набережную, открытую
всем своим пространством на Неву. Памятник оказался перед лицом всего города, в
самом его центре. в одном из тех начальных мест, откуда «пошел» Санкт-Петербург,
против Петропавловской крепости и рядом с Адмиралтейской верфью.
Теперь для осуществления замысла Фальконе нужно было отыскать, добыть и
доставить в Петербург гранитный монолит таких размеров, какие не встречались до
этого в строительной практике. Это требование скульптора встретило массу
возражений. В одном из писем он едко пишет: «Я встретил одного художника,
который сказал мне громко, на весь Пале-Рояль, что я не должен был выбрать для
своего памятника в качестве пьедестала эту эмблематическую скалу, что в
Петербурге нет скал. Очевидно, он полагал, что там возвышаются прямоугольные и
профилированные пьедесталы». Противником Фальконе был и могущественный И. И.
Бецкой. Полагая, что подобной каменной горы «сыскать безнадежно» и доставить в
Петербург «по великой тяжести» невозможно, он предлагал готовить пьедестал из
нескольких больших камней. Но Фальконе настоял на своем.